Сергиевское артиллерийское училище, 1920: «Херсонес» взял курс на Константинополь…

Весной 1920 года Сергиевское артиллерийское училище прибыло в Севастополь и расположилось в летних казармах бывшей Константиновской Батареи, на Северной стороне. Казармы были окружены высоким валом и глубоким рвом, в середине же городка находились деревянные бараки с различными пристройками. Для юнкеров были приготовлены деревянные койки с жиденькими соломенными матрасами; кухня находилась во дворе под навесом от солнца и дождя и тут же была и столовая с длинными столами и скамейками.

Условия жизни были по тем временам более чем удовлетворительными: можно было прекрасно спать, мыться в умывалке, а летом купаться в море (куда на ближайший пляж нас водили по отдельно); главными продуктами питания оставались все та же камса и «шрапнель» и часто пшенная каша. По праздникам давали английские консервы.

Теперь юнкера поняли и оценили значение «баз», так как все это было приготовлено стараниями «базы № 1».

При училищном лазарете появился даже зубной врач-женщина. Ввиду того, что никаких средств для лечения зубов у нее не было, ее обязанности заключались в вырывании зубов, причем, когда ей не удавалось сразу вырвать какой-нибудь крепко сидящий зуб, она частенько сама падала в обморок, но юнкера все ей прощали за ее очень привлекательную наружность…

Два раза в неделю юнкера имели несколько часов отпуска. Иногда совершались прогулки по историческим местам Севастополя, причем главным нашим проводником был училищный священник от. Мильяновский, который отлично знал Севастополь, так как когда то был священником на броненосце «Св. Евстафий» (если не путаю названия), а затем настоятелем храма-памятника на Северной стороне.

Однажды мы попали и на «кладбище» Черноморского флота: в Южной бухте стояли пришвартованные к молу старые боевые корабли: «Св. Евстафий», «Св. Иоанн Златоуст», «Пантелеймон» и другие, уже заброшенные и приготовленные на слом, а напротив, в «Сухом доке», лежала перевернутая килем вверх «Императрица Мария». Печальная картина…

Против Графской пристани стоял на якорях «Георгий Победоносец», превращенный в учебное судно.

Устроившись на новых квартирах, юнкера принялись за учение и также за гарнизонную службу. И то и другое давалось юнкерам не легко…

Педагоги наши с радостью принялись за обучение юнкеров, стараясь наверстать потерянное в боевой службе время. Это очень утомляло юнкеров, уже в достаточной степени обремененных караульной службой, в которую каждый юнкер попадал приблизительно через каждые три дня.

Курс теории артиллерии вел сам начальник училища, полковник Козьмин, блестящий офицер и знаток артиллерийского дела, наравне с такими учеными артиллеристами, как генерал Нилус и полковник Петрович.

Введен был курс верховой езды (училище получило для этого около 20 верховых лошадей), во время которой инструктор верховой езды, известный всем старым юнкерам капитан Гавликовский вполне оправдал свое назначение, внушая юнкерам правила езды не только словами, но и «делом» и доказывая, что «верховая езда — наука тонкая, это вам не университет!»…

На вооружение училища были получены английские орудия, с которыми и производились занятия. Орудия эти, несмотря на их «двойную» наводку, намного уступали нашей славной «трехдюймовке».

По слухам, к октябрю должно было состояться наше производство в офицеры. Был открыт новый прием юнкеров в училище, положивший начало младшему курсу — 14-му выпуску. Командиром дивизиона был назначен полковник Грибовский, а 2-ую батарею снова принял капитан Мамушин.

Как было уже сказано выше, училище вошло в состав гарнизона Севастопольской крепости. В распоряжении командующего войсками Севастопольского округа и коменданта крепости генерал-лейтенанта Стогова и начальника гарнизона генерал-майора Елчанинова были, кроме училища, еще и другие части и формирования, запасные и учебные команды, но главная тяжесть и ответственность за порядок в городе была возложена на Сергиевцев, которые несли множество различных караулов, а именно: в штабе крепости, в таможне, на складах Родоканаки и в порту, на почте и телеграфе, на электрической станции, гауптвахте и т. д. Поэтому каждому юнкеру приходилось бывать в наряде каждый третий день. Это вызывало у юнкеров, принимая во внимание еще и ежедневные учебные занятия, ведшиеся ускоренным темпом, сильное утомление: бывали совершенно невероятные для юнкеров случаи, когда часовые засыпали на посту.

Однообразная и монотонная жизнь юнкеров была нарушена в июле месяце приездом в училище Главнокомандующего генерала Врангеля, который произвел смотр училищу и лично наградил георгиевскими крестами 40 юнкеров, представленных к этой награде за зимние бои на крымском фронте. В числе награжденных наводчик 1-го орудия, юнкер Готовец, имевший уже 4-ую и 3-ю степени, получил Георгиевский крест 2-ой степени.

Если не ошибаюсь, в этот же день начальник училища, полковник Козьмин, был произведен в генерал-майоры. Было произведено и много новых портупей-юнкеров, но был при этом и пострадавший: фельдфебель 1-ой батареи В. Оттерстетер, который при всех своих блестящих данных, страдал хроническим катаром горла и не мог командовать (у него получался какой-то хрип). Новым фельдфебелем был назначен Иван Горенюк.

К концу сентября курс учения подходил к своему завершению и, наконец, в октябре выпускные юнкера начали отбывать практическую стрельбу на полигоне, расположенном близ села Бельбек, к северу от Севастополя.

К этому времени положение на фронте опять становилось грозным: после победоносного выхода Русской Армии из Крыма и ряда больших побед, снова начались неудачи, неудачный десант на Кубань, Каховка, а главное — сосредоточение громадных сил противника, прибывающих на крымский фронт со всех концов России, из Сибири и с польского фронта. Новое отступление в Крым… Всем было ясно, что красные готовят последний удар. В октябре началась атака Перекопа.

В то время, как 1-ая батарея отбывала практическую стрельбу пришла весть о прорыве красными перекопских позиций. 29 октября утром в Бельбек прибыл один из училищных офицеров, привезший приказ об эвакуации Крыма и приказание батарее возвратиться в Севастополь. К вечеру мы уже были в Севастополе, в новых казармах (тоже на Северной стороне), подготовленных для зимы, и в которых юнкерам пришлось прожить всего лишь два дня.

1 ноября рано утром училищу было приказано двинуться в порт и погрузиться на транспорт «Рион».

В порту шла лихорадочная погрузка. К моменту посадки на «Рион» этот огромный транспорт был уже перегружен беженцами и войсками. Все-таки училище кое-как втиснулось на палубу.

Вместе с 12 другими юнкерами я был послан в какую-то бухту огромного севастопольского рейда для приведения в негодность находившихся там новеньких французских орудий. Мы вынимали из орудий «стреляющие приспособления» и бросали их в воду. Пушек было около пятидесяти, все — с «эксцентрическими» затворами. Совершив переезд туда и обратно на катере, мы снова поднялись на «Рион».

С наступлением вечера стало известно, что в городе не все благополучно: начались грабежи складов и была подожжена мельница Родоканаки, превращенная в склад. Не думаю, чтобы склады эти были бы интересны нашему командованию, так как они все равно должны были быть брошены, но важно было сохранить порядок в городе и не затруднять эвакуации. Поэтому училищу было приказано сойти на берег и прибыть в штаб крепости, находившийся в самом начале Екатерининской улицы, на возвышенности.

Уже почти в темноте училище прибыло туда и было встречено самим генералом Стоговым, который распорядился: главным силам училища оставаться в его распоряжении, частью юнкеров патрулировать в городе и, самое важное, занять ответственные караулы на главном вокзале, в тюрьме, на телеграфе и на электрической станции, сменив находящиеся там наряды от других частей.

В составе взвода под командой капитана Сомова я попал на вокзал. Сменять никого не пришлось, так как никого там не оказалось, кроме одного телеграфиста и пары железнодорожных служащих, оставшихся верными долгу.

Ночь проходила спокойно, но вдруг взволнованный телеграфист доложил капитану Сомову, что он получил сообщение о приближении к вокзалу советского бронепоезда! Сообщение было невероятно, но через полчаса мы действительно услышали, что к вокзалу движется какой-то состав, который остановился где-то среди путей. Капитан Сомов выслал дозор (я и юнкер Буряк) с задачей узнать, в чем дело. Мы осторожно двинулись в темноте среди вагонов к таинственному поезду и вдруг увидели идущего с фонарем в руках стрелочника, а за ним какую-то воинскую часть. На наш окрик: «Кто идет?», последовал ответ: «Юнкера Атаманского Новочеркасского училища!» Мы с облегчением вздохнули.

От юнкеров-атаманцев мы узнали, что за ними идет еще ряд эшелонов с ранеными и с отступающими частями, а также поезд генерала Кутепова. Им удалось пробиться к станции, а остальные сгружаются по пути и направляются пешим порядком в Киленбухту, где их якобы ждут пароходы…

Действительно, после прибытия этого эшелона все на путях замерло. Капитан Сомов связался утром по телефону со штабом крепости и получил приказание снять караул и возвратиться в штаб. Идя к нему, мы заметили, что в городе было еще много отдельных военных и беженцев, переходящих от одной пристани в другую в поисках места на отходящих перегруженных пароходах.

Подойдя к штабу крепости, мы нашли там небольшую горсточку юнкеров с командиром дивизиона, полковником Грибовским, который объявил нам, что по приказу генерала Стогова все училище было ночью снова погружено на «Рион». Штаб крепости перешел в гостиницу Киста на Графской пристани, куда прибыл и генерал Врангель. Охрана гостиницы поручена прибывшему Новочеркасскому училищу, а нам, несшим караулы ночью, приказано выставить заставы на Екатерининской улице, на Нахимовском проспекте и на других пунктах, ведущих к Графской пристани, и никогда туда не пропускать.

Полковнику Грибовскому, добровольно возглавившему оставшихся юнкеров, генерал Стогов обещал во что бы то ни стало погрузить нас в последнюю минуту. Это значило, что мы должны были прикрывать отход последних частей с Графской пристани.

Чтобы исполнить это приказание, полковник Грибовский отдал еще на рассвете 2 ноября распоряжение снять все караулы и собраться у штаба крепости. Постепенно стали приходить караулы из разных мест, но одного из них недоставало, это — караула в тюрьме, двенадцати юнкеров под командой капитана Георгиевского.

После долгого и тщетного ожидания полковник Грибовский решил двинуться к Графской пристани, чтобы исполнить приказ о выставлении застав. Налицо оказалось 145 юнкеров и 2 офицера.

Молча, четко отбивая шаг, юнкера двинулись вниз по Екатерининской улице, сопровождаемые тревожными взглядами одиночных прохожих или смотревших из некоторых окон жителей. И вдруг запевалы грянули «Вспоили вы нас и вскормили, отчизны родные поля!..», марш, любимый юнкерами и, вообще, очень популярный в армии.

Какой то странный энтузиазм поднялся у всех поющих. Чувствовалось, что в последний раз мы проходим по ставшим нам родными улицам Севастополя. Встревоженные жители стали открывать окна, некоторые махали нам платками…

Установив заставы в указанных пунктах и прекратив доступ на Графскую пристань, мы стали ждать дальнейших событий. Всех тревожила судьба караула в тюрьме, который все еще не приходил.

Генералом Стоговым было приказано назначить к нему двух юнкеров для связи. В этот наряд опять были назначены мы двое, юнкер Буряк и я. Явившись в гостинице Киста дежурному офицеру, мы комфортабельно расположились в отведенном нам номере гостиницы, и один из конвойцев генерала Врангеля принес нам еды и кувшин вина (к которому мы, конечно, не притронулись).

Настроение в штабе было приподнятое; отсюда шло руководство погрузкой частей и генерал Стогов то и дело вызывал к себе офицеров и отдавал им распоряжения. Я слышал отрывочный разговор генерала Стогова с начальником Новочеркасского училища, очень бравым и энергичным генералом, к которому генерал Стогов обратился со словами: «Назначьте двух надежных офицеров…» Начальник Новочеркасского училища сейчас же заметил ему: «У меня все офицеры надежные!» Никакой паники заметно не было, все подчинялось твердой воле генерала Стогова.

К вечеру юнкера Буряка отправили с каким-то поручением и я остался один. Затем и меня дважды посылали к полковнику Грибовскому узнавать о положении на заставах. Так прошла ночь со 2-го на 3-е ноября, день оставления нами Крыма и родины.

Рано утром Главнокомандующий, генерал Врангель, принял последний парад на родной земле. На площади перед гостиницей построились: конвой генерала Врангеля, Атаманское Новочеркасское училище и оставшиеся вне наряда Сергиевцы, человек 50. Генерал Врангель вышел из дверей гостиницы, одетый в серую офицерскую шинель с отличиями Корниловского полка. За ним — его штаб и штаб крепости, с генералом Стоговым (я, как тень, следовал по пятам генерала Стогова).

Обходя фронт, генерал Врангель остановился перед Атаманцами и обратился к ним со ставшими теперь историческими словами (я все ясно слышал, но теперь, конечно, могу воспроизвести их только приблизительно): «Орлы! Оставив последними Новочеркасск, последними оставляете вы Русскую Землю. Произошла катастрофа, в которой всегда ищут виновного… Но не я и, тем более, не вы — виновники этой катастрофы; виноваты в ней только они, наши «союзники», и генерал Врангель прямо указал рукой на группу военных представителей Англии, США, Франции и Италии, стоявших неподалеку от него. «Если бы они», продолжал Главнокомандующий, «вовремя оказали бы требуемую от них помощь, то мы уже освободили бы русскую землю от красной нечисти. Если они не сделали этого теперь, что стоило бы им не очень больших усилий, то в будущем, может быть, все усилия всего мира не спасут его от красного ига. Мы же сделали все, что было в наших силах, в кровавой борьбе за судьбу нашей родины… Теперь — с Богом! Прощай, русская земля!»

(Внимательно вдумываясь в смысл сказанных Главнокомандующим слов, мы теперь видим, насколько он был прав. Слова его оказались пророческими: весь мир напрягается теперь в борьбе с наступающим интернационалом, в то время как в те далекие времена можно было общими усилиями свободно предотвратить эту опасность, но тогда Великая Россия никому не была нужна…).

Пропустив части церемониальным маршем, генерал Врангель со своим штабом и конвоем отбыл на крейсер «Генерал Корнилов».

За ними на крейсер последовало и Атаманское училище. На пристани остались комендант крепости, генерал Стогов, с небольшой группой штабных, генерал Елчанинов, Сергиевские заставы и… еще не пришедший из тюрьмы Сергиевский караул.

Вероятно у некоторых появилась в это время тревога: а что же будет с нами? Но генерал Стогов был спокоен, он знал, что нас не забудут и, действительно, через какой-то промежуток времени к Графской пристани пришвартовался маленький транспорт «Херсонес». Оказалось, что он откуда-то прибыл с грузом снарядов и, к тому же, оказался без угля. Сейчас же все свободные юнкера принялись за работу, очень спешную и физически утомительную. Груз бросали прямо в море, а уголь таскали из ближайшего склада. Работа продолжалась несколько часов.

Тем временем, предусмотрительный полковник Грибовский решил позаботится и о запасе провианта; кто знает, как и чем питались юнкера в эти последние дни? Отыскали подводу, и наряд юнкеров отправился в город в поискав провианта. Все склады были брошены, и сколько же их было… Склады обмундирования были буквально набиты до потолка шинелями, ботинками, бельем, в то время как для того, чтобы получить что-нибудь, нужно было ожидать неделями, а то и месяцами. Просто какое-то преступление жадных интендантов…

Пищевых продуктов нашли мало: несколько бочек сельдей, галеты, консервы и бочку вина. Кроме того привезли и погрузили подводу «мадаполама» в штуках, который впоследствии служил нам валютой.

Опустевшая Графская пристань с памятником адмиралу Нахимову имела грустный вид, который еще больше подчеркивал кем-то брошенный мул, перегнувшийся через ограду памятника и дремавший, уткнувшись головой в подножье пьедестала…

Полковник Грибовский очень волновался: несколько часов тому назад он послал юнкера Скворцова пробраться в тюрьму и привести оттуда караул капитана Георгиевского. Юнкер, найдя брошенную неоседланную лошадь, отправился верхом. Наконец, только к 3 часам пополудни, караул при общем ликовании всех присутствующих прибыл на транспорт. Капитан Георгиевский объяснил, что он не получил приказания о снятии караула и, в ожидании такового, пробыл там двое суток, не уступая просьбам и угрозам каких-то типов, требовавших отпустить арестованных. Всем стало легче…

Генерал Стогов большими шагами ходил по площади… Вдруг на Северной стороне замелькали какие-то лошади. Первой мыслью было, конечно, что это — красные разъезды, но потом выяснилось, что это наши училищные лошади, оставленные в конюшнях, разбирались населением. В городе же продолжали метаться в поисках спасения тысячи беженцев и военных.

Под вечер 3 ноября генерал Стогов приказал мне передать полковнику Грибовскому распоряжение «снимать заставы и грузиться!» Когда юнкера и штаб вошли по трапу на транспорт, генерал Стогов простоял на берегу еще несколько минут и, наконец, последним поднялся на корабль.

Таким образом, последними, фактически покинувшими Севастополь, были Сергиевцы с комендантом крепости.

«Отдать концы» было некому, и юнкера шашками перерубили толстые канаты, навсегда отделив нас от берега и от родной земли…

Багровый закат жутким светом освещал надвигающиеся тучи, собиралась непогода… «Херсонес» взял курс на Константинополь…