По-великому прост

Исполнилось 210 лет со дня рождения композитора Михаила Ивановича Глинки.

Примечательно, что на памятнике «Тысячелетие России», установленном в 1862 г. в Великом Новгороде, среди полутора сотен значительных фигур русской истории изображены лишь два музыканта: Михаил Глинка и Дмитрий Бортнянский.

Величие музыкальных современников, таких как «могучая кучка», Чайковский и др., для автора памятника, скульптора Михаила Микешина, тогда было неявно.

«О Глинке очень трудно писать: он по-великому прост, по-человечески прост и скромен, а потому и сложен, когда в него вдумываешься», — говорил выдающийся музыковед Б. В. Асафьев.

Путешествуя по Европе, изучая композиторскую технику у немцев и итальянцев, Глинка не утратил связи с исконно русским началом. Именно он стал основоположником русской классической композиторской школы, хотя и до него на наших землях сочинялась профессиональная музыка.

М. Глинка родился на Смоленщине, в селе Новоспасское, ныне Ельнинского района. Красноярский музыковед В. Чайкина проникновенно писала о появлении будущего композитора на свет: «Знаком особой печати судьбы, своего рода Божьим знамением, в момент рождения этого гениального ребенка можно считать следующий факт, приведенный в воспоминаниях Л. И. Шестаковой:

"По рассказу матери, после первого крика новорожденного под самым окном ее спальни, в густом дереве, раздался голос соловья с его восхитительными трелями”.

Глинке словно было дано слышать в пении птиц те вечные звучания, в которых пульсирует жизнь, и переводить этот только ему ясный смысл на язык музыки. Его мелодии всегда настолько естественны по своему дыханию, что невольно думается: они льются так же свободно, как песнь соловья или жаворонка… Может быть, именно потому его романс "Жаворонок” — одна из лучших страниц мировой музыки, где говорится о вечной музыке птичьего пения. Мелодия этой русской песни, исполненная светлой печали, словно напоминает нам о том, что птицы — существа небесные, тогда как человеку не дано летать. Его удел — лишь мыслью и взором обращаться к Небесам и надеяться быть услышанным…»

Композитор вспоминал о своих первых музыкальных впечатлениях: «Музыкальная способность выражалась в это время страстию к колокольному звону (трезвону); я жадно вслушивался в эти резкие звуки и умел на двух медных тазах ловко подражать звонарям. В случае болезни приносили малые колокола в комнаты для моей забавы».

Вокальный стиль Глинки не случайно назван «русским бельканто».

Хотя Глинка прибегает к цитированию подлинных народных песен не так уж часто, его мелодии будто исходят из самого сердца России, пронизаны ее душой.

Ибо русская душа, по словам Достоевского, обладает всемирной отзывчивостью: она многое вобрала в себя, на многое откликнулась. Нечто подобное мы можем сказать и о музыкальном стиле Глинки.

Составляющие этого стиля многообразны: это и итальянская песенная кантилена, увиденная сквозь призму оперного стиля Россини, Беллини и Доницетти, и моцартовский аристократизм с присущим ему изяществом выражения, и воистину бетховенская мощь. Видимо, не случайной была и взаимная творческая заинтересованность Глинки и Берлиоза. Известно высказывание последнего: «Появился Глинка, русский композитор, выдающийся как по своему стилю и знаниям в области гармонии, так и в особенности по свежести и новизне идей. Талант его крайне гибок и разнообразен. Его стиль обладает редким преимуществом перевоплощаться по воле композитора, согласно требованиям и характеру избранного сюжета». Со многими композиторами-романтиками Глинка был знаком лично. Так, в ноябре-декабре 1831 г. в Италии он общался с В. Беллини и Г. Доницетти.

О многообразии русских истоков стиля Глинки говорится во многих исследованиях. Практически это вся предшествовавшая явлению гения Глинки традиция русской музыкальной культуры: и многовековое хоровое искусство (как монодия знаменного распева, так и партесное пение), и кант, и русская опера ХVIII — начала ХIХ вв., и народная песня, и бытовой романс.

В наследии Глинки множество симфонических и камерно-инструментальных произведений, замечательные романсы и песни, но наибольший успех композитору принесли две его оперы — «Жизнь за царя» и «Руслан и Людмила».

Идея создания оперы возникла у Глинки во время одной из его заграничных поездок: «Нам предстоит задача серьезная! Выработать собственный свой стиль и проложить для оперной русской музыки новую дорогу». Вернувшись в Петербург, композитор вплотную занялся поиском сюжета.

Обратиться к народному преданию о подвиге крестьянина Ивана Сусанина Глинке посоветовал поэт Василий Жуковский. «Сцена в лесу глубоко врезалась в моем воображении; я находил в ней много оригинального, характерного для русских» — вспоминал композитор.

В 1836 г. работа была завершена. Сам композитор определил жанр своего сочинения как «отечественная героико-трагическая опера». В процессе подготовки произведения к постановке авторское название «Иван Сусанин» было порекомендовано заменить на «Жизнь за царя» (или «Смерть за царя»). Известно, что оба варианта композитору не нравились, однако «предложение» пришлось принять. Премьера состоялась 27 ноября 1836 г. Опера произвела огромное впечатление на общественность.

Окрыленный триумфом Глинка писал матери: «Вчерашний вечер совершились наконец желания мои, и долгий труд мой был увенчан самым блистательнейшим успехом. Публика приняла мою оперу с необыкновенным энтузиазмом, актеры выходили из себя от рвения... государь-император... благодарил меня и долго беседовал со мною...»

Музыкальный критик Я. Неверов в статье, опубликованной в «Московском наблюдателе», писал: «Глинка иначе понял значение слова "русская музыка”, чем его предшественники, он не ограничился более или менее близким подражанием народному напеву. Он глубоко вникнул в характер нашей народной музыки и потом дал полную свободу собственной фантазии, которая приняла образы чисто русские, родные. Слушая его оперу, многие замечали в ней что-то известное, старались припомнить, из какой русской песни взят тот или иной мотив, и не находили оригинала. Это — лестная похвала нашему маэстро; в его опере нет заимствованных мотивов, но все его мелодии дышат чистою народностию, в них слышны родные звуки».

А. Одоевский уверял: «С оперой Глинки является новая стихия в Искусстве, и начинается в его истории новый период — период Русской музыки».

В этом контексте кажется органичным, что «Патриотическая песня» Михаила Глинки в период с 1991 по 2000 г. была официальным гимном Российской Федерации.

Надо отметить, опера произвела впечатление не только на русское общество. В «Письмах о России» Анри Мериме отмечал: «Жизнь за царя» г. Глинки отличается чрезвычайной оригинальностью... Это такой правдивый итог всего, что Россия выстрадала и излила в песне; в этой музыке слышится такое полное выражение русской ненависти и любви, горя и радости, полного мрака и сияющей зари... Это более чем опера, это национальная эпопея, это лирическая драма, возведенная на благородную высоту своего первоначального назначения, когда она была ещё не легкомысленной забавой, а обрядом патриотическим и религиозным».

П. Вяземский, В. Жуковский, М. Виельгорский и А. Пушкин на следующий день после премьеры «Сусанина» воспели триумфатора в «Шуточном каноне» — каждый из них написал по четверостишью. Канон завершался катреном Пушкина:

Слушая сию новинку,

Зависть, злобой омрачась,

Пусть скрежещет, но уж Глинку

Затоптать не может в грязь.

Глинку в музыковедческой литературе неоднократно сравнивали с Пушкиным — в связи с оптимистичным, «солнечным» истоком их дарований, но в первую очередь оба сыграли решающую и неоценимую роль в развитии русского искусства. Оба мастера в такой мере воплощают русское начало, что не могут по достоинству быть оценены иностранцами.

Есть еще один интересный момент, связывающий этих выдающихся творцов. На знаменитые пушкинские стихи «Я помню чудное мгновенье», посвященные Анне Керн, Глинка написал романс, который, в свою очередь, посвятил дочери Анны, Екатерине Керн.

С огромным пиететом отзывался о Глинке один из его последователей, П. И. Чайковский: «...Имеется настоящая русская симфоническая школа. И что же? Вся она — в "Камаринской", подобно тому, как весь дуб — в желуде! И долго из этого богатого источника будут черпать русские авторы, ибо нужно много времени и много сил, чтобы исчерпать все его богатство».

Музыковед Л. Сабанеев очень похожим образом оценивал влияние Глинки на последующее развитие русской музыкальной культуры: «А между тем, несомненно, что все элементы не только музыкальной эпохи «кучкизма», но и «чайковизма» уже находятся у Глинки: он провидел и лирический славянский мелодизм Чайковского, и весь «ориентализм» «кучки» — он создал типы мелодий, которые «кучкистами» только варьировались и которые все в зародыше у него имеются. Сами «кучкисты», да и весь музыкальный мир всегда глубоко понимал, что такое Глинка для последующей русской музыки. ‹…›

А все-таки именно как мелодист — качество, которое теперь мало ценится, — Глинка бесспорно стоит в первом ряду, наряду с Шубертом, Шопеном, его современниками, а мелодия его знаменитого «Славься» есть, на мой взгляд, наилучшее в музыкальной литературе воплощение идеи «всенародного гимна» — и он лучше даже (меня тут немедленно съедят некоторые) знаменитой темы Девятой симфонии Бетховена, от которой все-таки отдает «гавотиком»».

Умер Глинка почти нищим. Денег не нашлось даже на похороны. Приехавший в Берлин для перевозки останков композитора в Петербург В. Энгельгардт, после вскрытия могилы написал: «Гроб был самый дешевый и скоро развалился». А писатель Н. Кукольник, близкий друг композитора, высказывал догадки, что Глинка умер с голоду. Композитора отпевали в Петербурге, в церкви Спаса Нерукотворного, где прощались и с Пушкиным.

На отпевании присутствовала Анна Керн: «Я на одном и том же месте плакала и молилась за упокой обоих».

Имя композитора всячески увековечено в памяти соотечественников — улицами, монументами, фестивалями, названиями музыкальных учебных заведений. В конце мая 1982 г. в родном селе композитора Новоспасском был открыт Дом-музей М. И. Глинки. А с 1973 г. малая планета, астероид главного пояса — по воле астронома Людмилы Черных носит имя 2205 Glinka.

С любителями русской музыки остаются и слова музыковеда Бориса Асафьева: «Так как народная песня всегда была душой русской музыки, то для нас теперь неразрывно спаянная с ней напевная и задушевная музыка Глинки звучит одинаково, как родное былое и вместе с тем — настоящее... Поэтому Глинка, как и народное песенное творчество, — поистине живой родник всей русской музыки».

На фото: картина И. Е. Репина «М. И. Глинка за сочинением "Руслана и Людмилы"»