Первая мировая война: воспоминания последних свидетелей

В рамках специального проекта пяти европейских газет, мы поговорили с несколькими людьми, помнящими это судьбоносное время.

Овсанна Калустян (Ovsanna Kaloustian), Турция. Эта крошечная старая женщина теперь редко выходит на марсельские улицы.

Она сидит, опираясь на трость, и вокруг нее хлопочут дочь и внуки. Если спросить ее о детстве, она оживляется. Овсанне Калустян 106 лет. Она — одна из последних армян, которые пережили геноцид 1915 года. Она отлично понимает свою роль носителя памяти о событиях столетней давности. « Бог помог мне выжить, чтобы я могла рассказать эту историю», — говорит она.

Овсанна помнит множество подробностей и охотно рассказывает о страданиях ее народа в Османской Империи — о терроре, резне и депортации. Она родилась в 1907 году в городе Адабазаре, находящемся примерно в 100 километрах к востоку от Константинополя (современный Стамбул). Ее семья жила напротив приходской церкви в замечательном трехэтажном доме с садом. Адабазар был важным центром торговли и ремесел. В 1914 году в нем жили 12,5 тысячи армян. Они составляли почти половину городского населения. «Даже турки и греки говорили по-армянски», — вспоминает Овсанна. Она сама выучила турецкий только во время депортации. Ее отцу принадлежало кафе, одновременно бывшее цирюльней. Она каждое утро ходила туда перед школой, чтобы выпить чая.

В 1915 году, когда Овсанне было восемь лет, правительство младотурков приказало депортировать армян. «Это случилось в воскресенье. Мать Овсанны пришла из церкви и сказала, что священник объявил: все кварталы города должны быть очищены в течение трех дней», — рассказывает внук Овсанны Фредерик, хранящий семейную историю. Они пошли пешком. Овсанна с ее родителями, братьями, дядями, тетями и двоюродными братьями в итоге пришли в Эскишехир, где их загнали в вагоны для перевозки скота и повезли в сирийские пустыни. Однако поезд доехал только до города Чай в провинции Афьонкарахисар, там армян высадили и велели строить временный лагерь. Сортировочные центры впереди были уже заполнены.

Лишь через два года их отпустили. Потом они прятались в сельской местности. Овсанна помнит, как старшие боялись, что девушек похитят разбойники из вспомогательных частей османской армии. После перемирия 1918 года семья Овсанны вернулась в Адабазар, но оказалось, что их дом сожжен дотла. Новые обитатели города — турки — их прогнали. После этого семья сначала направилась в Константинополь. В 1924 году дяди и тети Овсанны и ее двоюродные братья и сестры эмигрировали в США. Через четыре года она уплыла морем в Марсель. «Мы прибыли в снежном декабре», — вспоминает она. Сейчас 10% населения Марселя составляют потомки армян, переживших геноцид.

Овсанна скопила немного денег, работая на текстильной фабрике, и вышла замуж за Завэ Калустяна (Zave Kaloustian) — единственного выжившего из целой семьи. Они открыли магазин восточных товаров, купили участок земли и обзавелись хозяйством.

«Она учила нас армянскому, а позднее стала рассказывать истории из своей жизни», — говорит Фредерик. Овсанна участвует в работе культурных ассоциаций и в общественных протестов. Она неустанно борется с отрицанием геноцида армян. «Отрицать геноцид — значит отрицать слова моей бабушки», — считает Фредерик.

До брака у них ни разу не заходила речь о Первой мировой. Дороти Эллис заметила шрам размером с 50-пенсовую монету на ноге у своего мужа Уилфреда только после того, как они поженились. «Мы не говорили о войне, — утверждает она. — У нас и без нее было о чем поговорить. К тому же, как многие мужчины в то время, он не любил рассказывать о прошлом. Но когда я увидела рану, я о ней спросила. Он сказал мне, что это след от пули, и так постепенно все выяснилось».

Сейчас Дороти 92 года. Она — последняя живая вдова британского солдата, воевавшего на Первой мировой. Она родилась через три года после конца войны и вышла замуж за Уилфреда в 1942 году. Однако ее воспоминания о нем, об их разговорах и те несколько памятных вещей, которые остались со времен его солдатской юности, проведенной среди грязи и ужасов Западного фронта — драгоценная, редкостная и непрочная нить, соединяющая нас с Великой войной.

«Он рассказал мне, что ему прострелили лодыжку, и он едва мог идти, — вспоминает Дороти. — Он оперся на плечо друга, и тот вытащил его с нейтральной полосы. Вокруг свистели пули, но они все-таки выбрались. Друг сказал ему: "Мы вышли, это все, что я могу для тебя сделать”. Уилфред ответил: "Большое спасибо”. Раненых грузили на повозки, и Уилфред сумел залезть на одну их них, заняв на ней последнее место».

Уилфреду, которому было всего 19 лет, не позволили долго отлеживаться в госпитале. «Погибших было так много, что в строй ставили даже тех, кто не до конца выздоровел».

Уилфред упомянул о своем ранении на первой странице своей потрепанной карманной Библии. Он написал просто: «Ранен в марте 1918 года». Следующая запись, сделанная во время второй битвы на Сомме, столь же лапидарна: «Отравлен газом в августе 1918 года».

«Это был фосген, — говорит Дороти. — Кругом шло сражение. Ему опять помог друг: уложил его в траншею. Уилфред рассказывал мне: "Я просто лежал, молился и надеялся, что битва скоро закончится”. В какой-то момент в траншею спрыгнул немецкий солдат. У него была винтовка с примкнутым штыком, который он наставил в живот Уилфреду. Муж уже думал, что все кончено, но немец почему-то вылез из траншеи. Наверное, он решил, что не стоит тратить силы на этого бедолагу. Потом наши отбили траншею, и Уилфред был спасен».

Больше всего Уилфред жалел о том, что солдаты не сразу поняли в ноябре 1918 года, что война окончена. «Он сначала ничего об этом не знал, — рассказывает Дороти. — Они продолжали сражаться, война для них все еще шла. Они узнали только на следующий день. Это было ужасно, потому что некоторых успели убить или ранить уже после конца войны».

Последняя запись в Библии Уилфреда гласит: «Вернулся домой в декабре 1918 года». Так началась оставшаяся часть его жизни. «Он решил оставить войну позади и двигаться дальше. Он не держал ни на кого зла — просто продолжал жить. Он был очень верующий человек, и, думаю, молитва ему помогала».

Когда Уилфред вернулся в Англию, семья сумела его выходить и здоровье к нему вернулось. Он был талантливым музыкантом и сумел устроиться первой скрипкой в оркестр океанского лайнера Empress of Britain. Он считал, что именно морской воздух помог ему справиться с последствиями газовой атаки, хотя от бронхитов все равно страдал до конца жизни. Несмотря на раненую ногу, он любил танцевать.

Из Лондона он переехал в Девон, где встретил Дороти и полюбил ее, хотя она была вдвое моложе. Они поженились и вместе открыли антикварную лавку. Недалеко от них жил писатель Майкл Морпурго (Michael Morpurgo), многое в книге которого «Боевой конь» («War Horse») основано на рассказах Уилфреда и других соседей.

В дальнейшем Дороти продолжала задавать Уилфреду вопросы. Однажды она спросила, почему он записался в армию, когда ему еще не было 18. «Мне было интересно, что заставило его так поступить, — вспоминает она. — Оказалось, дело в том, что он был высоким и тощим и выглядел старше своих лет. А в то время женщины в Англии вручали белые перья — знак трусости — мужчинам, на которых не было формы. И он решил, что лучше он уйдет в солдаты, чем получит такое перо».

Он никогда не жаловался, что пошел на войну. «Многие его друзья были ранены или убиты, но он не жаловался, — говорит Дороти. — И он никогда не ненавидел немцев. По его словам, с обеих сторон погибло много людей, и лучше от этого никому не стало».

«Он однажды взял нескольких немцев в плен. По его словам, они делали то же самое, что и мы. Они воевали за свою страну, мы — за свою. А страдают от боли все одинаково».

Они с Дороти долго прожили в любви и согласии. Уилфред умер в 1981 году в возрасте 82 лет. Жена отдала в музей его саперную лопатку, но оставила себе Библию и вышитую открытку с надписью «Пусть Бог хранит тебя, пока мы снова не встретимся», которую он послал из Франции своей матери Лавинии. Внутри открытки вложен маленький высохший цветок, сорванный Уилфредом на поле боя.

Она не расстается с фотографией молодого Уилфреда, смотрящегося в форме очень серьезным и сдержанным. «По-моему, это — замечательное фото. Он выглядит добрым и решительным. Разумеется, я им горжусь, очень, очень горжусь — и им самим, и тем, чего он добился. Он был замечательным человеком».

Однако не оставил ли Западный фронт на его душе такие же шрамы, как и на теле? «Он всегда говорил, что когда люди гибли, ему казалось, что такого быть не должно. В конце концов, никто ведь от этого не выигрывает — проигрывают все, так или иначе. Уилфред всегда твердил, что та война должна был стать последней — но вышло иначе. Войны все еще продолжаются».