Русский Фауст

Владимир Одоевский первым предсказал даже появление Интернета.

Известный русский писатель, философ, педагог, музыковед, теоретик музыки и общественный деятель Владимир Федорович Одоевский родился в Москве 1 (13) августа 1803 г., 210 лет назад. Он был сыном князя Федора Одоевского, потомка Рюрика, двоюродным братом будущего декабриста А.И. Одоевского.

Первый литературный опыт «Химикант Вильгельм (Из переписки двух приятелей)» Одоевский напечатал в журнале «Благонамеренный» в 1820 г.

В 1822 г. он с отличием окончил Московский университетский благородный пансион, где ранее обучались П. Вяземский и П. Чаадаев, Никита Муравьев и Николай Тургенев…

После учебы Одоевский активно посещает литературные кружки, заседания Общества любителей российской словесности, сотрудничает с «Вестником Европы». В 1820-1840-х годах писатель находился в центре литературной жизни России. Дружит с А.С. Грибоедовым, Н.В. Гоголем, М.Ю. Лермонтовым.

В 1823 г. со своим другом, поэтом Дмитрием Венивитиновым, Владимир Одоевский создает собственный литературный кружок – знаменитое Общество любомудрия.

«Любомудры» проповедовали необходимость для литературы не только чувств, но и мыслей, а для науки – не только логики, но и образности.

Тайно на квартире Одоевского в Газетном переулке собирались молодые философы и литераторы, поклонники Канта и Шеллинга, – Д. Веневитинов, И. Киреевский, А. Хомяков, В. Титов, С. Шевырев и другие. Многие из них числились по Архиву Министерства иностранных дел, поэтому их называли «архивными юношами». Прозвище это даже увековечено Пушкиным в седьмой главе «Евгения Онегина»:

Архивны юноши толпою

На Таню чопорно глядят

И про нее между собою

Неблагосклонно говорят.

Одоевский хорошо знал, что раньше юный поэт и теоретик Андрей Иванович Тургенев создал Тургеневский кружок, где ярко выступил со знаменитым словом «О русской литературе». Эта речь рано умершего Андрея Тургенева стала «питательной» для романтического настроения Владимира Одоевского. Удивила дерзостью мо­лодого критика, настойчиво предъявляющего к русской художественной литературе патрио­тические требования — истинного реализма и народности.

Сблизившись с Кюхельбекером, в 1824–1825 годах Одоевский начал издавать свой альманах «Мнемозина», который сыграл важную роль в становлении русского философского романтизма.

…Когда юный любомудр Одоевский в одной из рецензий не сдержал излишний романтический порыв, Пушкин высказал издателю «Московского вестника» Погодину свое предупредительное возражение: «Здесь много умного, справедливого, но автор не знает приличий: можно ли о Державине и Карамзине сказать, что «имена их возбуждают приятные воспоминания», что «с прискорбием видим ученические ошибки в Державине»; Державин всё – Державин. Имя его нам уже дорого». И Одоевский конструктивно принял критику Пушкина, признавшись в том, что «время фантазии прошло». А позже он сам заступился за любимого им Грибоедова в статье «Замечание на суждения Мих. Дмитриева о комедии «Горе от ума».

Когда Одоевский поступил на службу, он сначала переживал: «Я теперь почти уже не литератор, а химик и механик», – писал он Шевыреву. Служил в ведомстве иностранных исповеданий и редактировал «Журнал Министерства Внутренних дел». Являлся одним из авторов либерального цензурного устава, первых законов об авторском праве.

Но в то же время, на 1830-е приходится расцвет его литературного таланта. В 1831 г. писатель опубликовал новеллу «Последний квартет Бетховена». Пушкин находил, что автор «в этой пьесе доказал истину весьма для России радостную, а именно, что возникают у нас писатели, которые обещают стать наряду с прочими европейцами, выражающими мысли нашего века».

Началась дружба Одоевского с Пушкиным, который пригласил его участвовать в издании журнала «Современник», с Жуковским, Вяземским, Крыловым, Михаилом Глинкой. Одоевский становится постоянным участником «суббот» у Жуковского. Одоевский посещает салон графини Лаваль, а вскоре открывает свой собственный салон. «На диване у Одоевского» собирался весь цвет российской словесности: Баратынский, Кольцов, Достоевский, Ап. Григорьев, Тютчев, Фет, Григорович, Гончаров, Иван Тургенев…

Критику В.Ф. Одоевскому было что сказать миру. Это видно хотя бы по одной из лучших его статей: «Записки для моего праправнука о русской литературе».

В них он обратился в 1840 г. не только к современникам, но и потомкам. И открыл много сходного.

«Между тем, в обществе действительно делается характеристическою чертою совершенное равнодушие к русской поэзии, к русскому театру, к движению русской науки, – писал Одоевский, – вместе с произведениями иноземцев вносятся к нам мысли, чуждые нашему духу, и бесчувствие в цветном, красивом наряде, и болтовня народов-стариков, отживших свой век и потерявших всю веру в достоинство человека…

И вся эта чужеземная смесь тянет книзу и топит эту бесценную проницательность, смышленость и сметливость, которыми провидение свыше одарило русского человека, приготовляя его быть первым человеком в мире науки и искусства...»

Далее Одоевский провидчески продолжает, как будто смотрит в наш литературный век: «На месте истинных литераторов у нас, как будто в старой литературе, явились литературные поставщики, и, на безлюдье, с претензиями на литераторство. Чего вам угодно? Роман – сейчас изготовим; историю – сейчас выкроим; драму – сейчас сошьем. Только не спрашивайте у нас ни литературного призвания, ни таланта, ни учености; а книги есть. Другие поставщики, а иногда они же сами, пишут об этих книгах, хвалят их; у них есть и журналы, и критики, и партии, – все, что угодно, как будто в настоящей литературе; даже имена некоторых из сих господ получают какую-то странную известность. Когда я смотрю на эту чудовищную, противоестественную литературу, то, кажется, вижу собрание ящиков в книжных переплетах: тут есть и история, и роман, и драма; посмотришь внутри – один сор...»

Одоевский критик ничем не уступает Одоевскому прозаику.

Уважение к человеческому достоинству и душевной свободе, проповедь снисхождения и деятельной любви к людям, восторженная преданность науке, стремление всесторонне вникнуть в организм духовной и физической природы человека и общества…

В целом, эти характерные черты писателя проявляются уже в его полемике с Булгариным, в его письмах к «Лужницкому старцу», в «Стариках», – вообще во всех созданных им произведениях. Многие из них говорят об энциклопедических знаниях автора. Полуисторический и полуфантастический сюжет повести «Саламандра» навеян изучением истории алхимии и исследованиями Я.К. Грота о финских легендах и поверьях. В сатирических сказках «О мертвом теле, неизвестно кому принадлежащем» и «О господине Коваколе» чувствуется сильное влияние Гофмана. Особенно дорогого стоит, что Одоевский подарил многим поколениям российских детей замечательную сказку – «Городок в табакерке» – сказку-сон о жителях папенькиной табакерки – музыкальной шкатулки, приснившейся мальчику Мише.

Главное место среди сочинений Одоевского принадлежит «Русским ночам» – философской беседе между несколькими молодыми людьми, в которую вплетены рассказы и повести, наполненные задушевными мыслями, надеждами и симпатиями автора. Рассказы «Последнее самоубийство» и «Город без имени» отражают закон Мальтуса о возрастании населения и утилитаристскую теорию равенства Бентама. В «Насмешке Мертвеца» и в перипетиях «Бала» описывается страх смерти. Жестоко порицаемое стремление к чрезмерной специализации знаний, с утратой сознания общей между ними связи и гармонии, служит сюжетом для «Импровизатора».

Получается, что Одоевский в своих произведениях выступает не только как повествователь или, по его же выражению, «сказочник», но и научный мыслитель, популяризатор нравственно-философских, экономических и естественно-исторических учений.

В.Ф. Одоевский был и неутомимым общественным деятелем.

В 1836 г. он стал помощником Пушкина в «Современнике». В 1846 г. назначен помощником директора Императорской публичной библиотеки и директором Румянцевского музея. С переводом в 1861 г. музея в Москву, становится сенатором московских департаментов сената и состоит первоприсутствующим 8-го департамента. Продолжая службу, способствовал основанию консерватории, Русского музыкального общества, участвовал в заседаниях Общества любителей российской словесности и московского артистического кружка.

Одоевский известен и гражданскими поступками. Так, когда в 1865 г. в газете «Весть» проводился проект дарования дворянству преимуществ, которые были бы, по сути, восстановлением крепостного права, он написал горячий протест, в котором от имени многих подписантов определил конструктивные задачи дворянства.

Протест этот возбудил в Москве ожесточенное негодование против Одоевского: его обвиняли в предательстве дворянских интересов, он защищался пером и в официальных комитетах.

В частности, говорил: «…более 30 лет моей публичной жизни доставили мне лишь новые аргументы в подкрепление моих убеждений».

Столь же успешно он следил за начатой в 1866 г. тюремной реформой и за введением работ в местах заключения. Князю Одоевскому принадлежит почин в устройстве детских приютов. Он же был учредителем Елизаветинской детской больницы в Петрограде. По его мысли основана в Петрограде больница для приходящих, получившая впоследствии наименование Максимилиановской.

Наконец, Одоевский является одним из выдающихся музыкальных деятелей. Ему принадлежит ряд музыкально-критических и музыкально-исторических статей, заметок и брошюр (о «Жизни за Царя» и «Руслане и Людмиле» Глинки, о церковном и древнерусском пении). Он собрал много старинных церковных нотных рукописей. Большой любитель органной музыки, особенно Иогана Себастьяна Баха, Одоевский соорудил для себя компактный орган чистого (нетемперированного строя), названный им в честь Баха «Себастианон». Его он впоследствии подарил московской консерватории. Это В.Ф. Одоевский открывал московскую консерваторию речью «Об изучении русской музыки не только как искусства, но и как науки».

Им было построено также свое фортепиано «натурального», чистого строя. Одоевский не был лишен и композиторского дарования: им написана «Татарская песня» из «Бахчисарайского фонтана» Пушкина в «Мнемозине» (1824 г.), создано несколько других музыкальных произведений (романсов, фортепианных и органных пьес), находящихся ныне в библиотеке московской консерватории.

Изобретательным умом фантаст Одоевский многое предвидел. В незаконченном утопическом романе «4338-й год», написанном в 1837 году, первым предсказал появление современных блогов и Интернета.

В романе есть такие строки: «между знакомыми домами устроены магнетические телеграфы, посредством которых живущие на далёком расстоянии общаются друг с другом». Отдавшись, после переселения в Москву, изучению древней русской музыки, Одоевский читал о ней лекции, в 1868 г. издал «Музыкальную грамоту или основания музыки для не музыкантов».

Одной из выдающихся сторон литературной деятельности Одоевского была забота о просвещении народа. Долгие годы состоял он редактором «Сельского Обозрения», выпустил в свет книжки «Сельского чтения», написал для народного чтения ряд «Грамоток дедушки Иринея», наконец, издал «Пестрые сказки Иринея Гамозейки», языком которых восхищался знаток русской речи Даль.

Больше всего Одоевский дорожил званием литератора и гордился им. Друг Пушкина и князя Вяземского, он радушно раскрывал свои двери для всех товарищей по перу, всегда стоял на страже против всяких двусмысленных и нечистых литературных приемов, заступался за писателей.

Перед глазами этого глубокого критика-философа прошли три важнейшие эпохи культуры. Прежде всего – Пушкин. Именно Одоевский в некрологе назвал его «Солнцем русской поэзии». Рядом с Пушкиным Одоевский ставил Грибоедова, едва ли не единого, по его убеждению, «писателя, который постиг тайну перевести на бумагу наш разговорный язык». А позже Блок увидел в Грибоедове – автора «гениальнейшей русской драмы», не имевшего ни предшественников, ни последователей, равных себе. Следующим из плеяды Золотого века литературы, был Лермонтов. Одоевский писал: «Лермонтов – замечательный поэт, которому было, быть может, предназначено соперничать с Пушкиным».

Одоевский заметил и оценил дарование Гоголя при первом появлении его на литературной ниве. Об И.С. Тургеневе говорил: «Он человек с большим талантом, хотя и не ко времени, которое вовсе не литературно, а больше ростбифно». Не сразу, а лишь в период работы над «Войной и миром» появился в московском салоне Одоевского Лев Толстой. Одоевский одним из первых увидел в прозе Толстого «мысль народную», черты новой русской литературы, способной воплотить в художественных образах великие события народной жизни. Огромным талантом он почитал А.Н. Островского.

«Я считаю на Руси три трагедии: «Недоросль», «Горе от ума», «Ревизор», – писал он. – На «Банкроте» я поставил нумер четвертый». Среди современников Одоевский единственный, который безоговорочно осознал значимость гениев этой плеяды.

Главной, любимой мыслью писателя-философа Одоевского на протяжении всей его жизни была записанная в дневнике в 1862 г. идея: «Нет ничего интересней второй жизни человека; внешняя жизнь выставлена на показ всем. Внутренняя же, вторая жизнь есть скрытая основа, которая управляет всем существованием человека. Иногда она прорывается наружу, оставаясь всегда скрытой, как некая тайна. А внутренняя жизнь писателя наиболее полно проявляется в его творчестве».

Одоевского часто называли «живой энциклопедией». Он следовал примеру Ломоносова. «Этот человек – мой идеал, – писал Одоевский, – он тип славянского всеобъемлющего духа, которому, может быть, суждено внести гармонию, потерявшуюся в западном ученом мире. Этот человек знал все, что знали в его веке: об истории, грамматике, химии, физике, металлургии, навигации, живописи, и пр., и пр., и в каждом предмете сделал новое открытие, может быть, поэтому, что все обнимал своим духом». Таким же авторитетом был для Одоевского и гениальный Пушкин. А что касается самого Одоевского, то он всегда мог сказать весомое слово в области естественных наук, эстетики, педагогики, истории, теории музыки, социальной мысли, литературной критики и, конечно, литературы.

Одоевский получил среди друзей прозвище Фауст, за неуемную жажду познания. Он сам признавал автобиографичность своего Фауста, главного героя его «Русских ночей».

«Говорят, что Гете в "Фаусте” изобразил страдание человека всезнающего, постигнувшего все силы природы, – писал Одоевский. – Но знание природы, которое, сказать мимоходом, никогда не может достигнуть крайних пределов, никогда не производит чувства страдания; грусть лишь о том, что пределы не достигнуты».

Одоевский жил в таких пределах высших достижений.

…Он умер в Москве 27 февраля (11 марта) 1869 г. и погребен на кладбище Донского монастыря.