Почему почти 60 лет замалчивался подвиг генерала Ефремова, не предавшего Родину и солдат

Указом Президента РФ от 31 декабря 1996-го года под номером 1792 «за героизм и мужество, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками в годы Великой Отечественной войны» генерал-лейтенанту Михаилу Григорьевичу Ефремову было посмертно присвоено звание Героя Российской Федерации.

Почему же подвиг генерала умалчивался столь долгое время? Почему минута молчания в его память растянулась на десятилетия? Почему он стал героем лишь благодаря усилиям общественности? Почему понимание роли Ефремова в обороне столицы является достоянием лишь узкого круга людей? Ответ прост. Его воинский путь заканчивается вяземской трагедией 1942-го года. И этим сказано все.

Михаил Григорьевич Ефремов появился на свет 27 февраля 1897-го года в Калужской губернии в городе Таруса. Его отец, Григорий Емельянович, был простым русским крестьянином из Орловской губернии. В поисках заработка переехал в Тарусу, где в качестве чернорабочего нанялся к купцам Бобровым. Погиб в 1922-ом году в ходе вооруженного столкновения с «кулаками». Мать, Александра Лукинична, работала кухаркой в доме мирового судьи Тарусского уезда Голубицкого. У Ефремовых было шестеро детей: Василий, Иван, Павел, Владимир, Михаил и Анастасия.

Миша с самого детства помогал батюшке по хозяйству. Однажды он попался на глаза одному московскому купцу. Шустрый мальчуган приглянулся торговцу, и тот решил пристроить его на своей мануфактурной фабрике. Григорий Емельянович не возражал, семья его жила очень бедно. Изначально Михаил работал подмастерьем на предприятии купца на Большом Воскресенском переулке, потом стал учеником мастеров-гравёров, а спустя некоторое время записался на шестилетние Пречистенские рабочие курсы. Его обучение совпало с событиями 1905-1907-ых годов, однако он не принимал в них участие.

В конце сентября 1915-го года Ефремова призвали в императорскую армию. Михаил был направлен в 55-ый запасной полк, а вскоре его откомандировали в школу прапорщиков в грузинском городке Телави. Окончил он ее весной 1916-го года, время было жаркое, и юный прапор сразу оказался в действующих войсках в рядах артиллерийского дивизиона. Его боевое крещение состоялось на Юго-Западном фронте, позднее в составе все того же дивизиона Ефремов принял участие в Брусиловском прорыве. Судя по немногочисленным оставшимся сведениям, военная служба пришлась ему по душе, а сам он на батарее пользовался большим уважением среди подчинённых.

Революция застала Михаила на фронте. В войсках начались волнения, военная часть, где служил Ефремов, стала разваливаться на глазах: солдаты убивали своих офицеров, массово дезертировали, оставляя позиции. В 1917-ом году в разгар боев между сторонниками временного правительства и советской власти Михаил Григорьевич вернулся в Москву и записался в Красную Гвардию. В составе первого Замоскворецкого красногвардейского отряда он принял участие в Октябрьском восстании.

Когда началась гражданская война, Ефремов продолжил карьеру военного, с февраля 1918-го года сражался с белоказаками Мамонтова и Краснова. В одной из стычек был ранен, восстанавливался в воронежском госпитале. В начале 1919-го года Михаил уже руководил стрелковой ротой на Южном и Кавказском фронтах. Вскоре ему доверили батальон, затем полк, бригаду, стрелковую дивизию головного участка железной дороги одиннадцатой армии и, наконец, особый отдельный корпус – целый отряд бронепоездов.

В этом же году Ефремов участвовал в обороне Астрахани – важного стратегического объекта новой республики – от яростного наступления войск Колчака и Деникина. По Волге шло сырье и хлеб в центральные районы страны, поэтому крайне важно было удержать железную дорогу Саратов-Астрахань. У Ефремова были кавалерийские и пехотные подразделения, артиллерийский дивизион и несколько броневиков. Правда все они были старые, и ремонтировались больше, чем работали. Этого было недостаточно, и тогда он предложил создать особые подвижные боевые средства, названные впоследствии бронелетучками. Их строили, переделывая обычные товарные вагоны – ставили дополнительные стенки, добавляли специальные амбразуры для пулеметов. На открытых платформах устанавливали орудия и укрепляли их на поворотных кругах, превращая, таким образом, в подвижные артиллерийские батареи. Сам паровоз закладывали со всех сторон мешками с песком. «Ефремовская выдумка» была одобрена С.М. Кировым, бронелетучки для дезориентации противника выкрасили в красный цвет подобно настоящим бронепоездам. В итоге задача по обороне Астрахани была успешно выполнена, в ходе этих боев Ефремова трижды ранило, однако ни в одном госпитале не задерживался надолго. Вскоре он получил должность начальника обороны всех путей в зоне расположения одиннадцатой армии. Осенью 1919-го года Михаил Ефремов вступил в РКП(б).

После Астрахани неутомимого командира отправили воевать на Северный Кавказ. В каждом бою, проходящем возле железных дорог, принимали участие его бронепоезда. Отряд Ефремова рос, пополняясь хорошо оборудованными бронепоездами, захваченными у белогвардейцев. В 1920-ом году совместно с участниками восстания рабочих Баку и силами Волжско-Каспийского флота Михаил Григорьевич участвовал в Бакинской операции. Данное наступление требовало молниеносности и согласованности всех действий, дабы избежать поджога запасов нефти и имевшихся нефтепропромыслов. Ефремов должен был до подхода основных сил одним стремительным броском овладеть железнодорожной станцией Баку, тем самым, парализовав деятельность азербайджанского правительства. Бронепоезда, прорвав проволочные заграждения, невзирая на сопротивление противника, на предельной скорости, без остановок помчались вперед. Ефремову приходилось мгновенно принимать решения, однако их маневр увенчался успехом, удачно проведенная операция помогла установить Советскую власть в Азербайджане. За успешное проведение Бакинского рейда бронепоездов – исключительно редкого маневра в истории военного искусства – Михаила Григорьевича наградили орденом Красного Знамени.

Дальнейшая карьера талантливого военачальника развивалась стремительно. С февраля 1921-го года Ефремов стал командиром 33-ей стрелковой дивизии, с середины лета 1921-го года возглавил Вторые Московские командные пехотные курсы. С февраля 1924-го он уже помощник командира 14-ой стрелковой дивизии, а с апреля этого же года – командующий 19-ой Тамбовской дивизией. В 1927-ом он в качестве военного советника присутствовал на переговорах в Китае, а в июле 1928-го года ему доверили 18-ую Ярославскую стрелковую дивизию. В марте 1931-го Ефремов получает очередное назначение, теперь он военком и командир третьего стрелкового корпуса. В 1935-ом году Народный комиссар обороны СССР присвоил Ефремову звание «комдив». С конца июня 1937-го Михаилу Григорьевичу довелось покомандовать войсками Приволжского, Орловского, Забайкальского, Закавказского и Северо-Кавказского военных округов. Кроме этого, за два десятилетия, имевшиеся у него после окончания гражданской войны, Ефремов успел окончить две академии. Крестьянский сын собственными усилиями превратил себя во всесторонне образованного человека, командующего нового типа.

В конце тридцатых годов в стране шла беспощадная чистка командного состава вооруженных сил. После того как под следствием оказался командующий Ленинградским военным округом Павел Дыбенко, Ефремов почувствовал как над ним тоже нависла неясная угроза. Предчувствие не обманули его, в 1938-ом году Михаила Григорьевича срочно вызвали в Москву. Сотрудники НКВД взяли его под арест и поселили в одном из номеров гостиницы «Москва», который Михаилу нельзя было покидать. Более двух с половиной месяцев нескончаемых допросов показались ему целой жизнью. Чудовищной, мучительной, которую, он, тем не менее, сумел прожить насколько можно достойно. Его обвиняли в связях с врагом страны Тухачевским, на очной ставке с Дыбенко военачальник узнал, что был им якобы завербован еще весной 1937-го года в Куйбышеве. Однако Михаил никого не оговорил и не смалодушничал. Следователи провоцировали Ефремова, ломали его, задавая по десять-двадцать раз одни и те же вопросы, склоняли признаться в заговоре против РККА, Родины, Сталина. Однако полководец твердо стоял на своем, ересь, по его мнению, не могла стать истиной, даже если ее повторить сотню раз. 17 апреля от отчаяния он послал Клименту Ворошилову письмо с просьбой о помощи, а через месяц отправил точно такое же Микояну, с которым вместе совершал в Баку рейд на бронепоездах.

Отрывок из письма Ворошилову, посланного 17 апреля 1938-го года: «Климент Ефремович! Это моё последнее слово Вам и товарищу Сталину. Я перед партией, перед страной, советским правительством абсолютно чист. Жизнь отдавал за Советскую власть в годы Гражданской войны, в национально-освободительной войне народа Китая против империалистов... Если еще верите мне, спасите от клеветы, возведённой на меня врагами народа. Она не подтвердится ни одним фактом...».

Нарком обороны страны и члены партийной военной комиссии при ЦК партии проанализировали сложившуюся ситуацию, после чего обратились к Сталину с просьбой лично рассмотреть дело Ефремова. Иосиф Виссарионович захотел поприсутствовать на допросе Михаила. Послушав, как убедительно и хладнокровно он доказывает свою невиновность, вождь принял решение закрыть дело и снять с Ефремова все обвинения.

Военная служба Михаила Григорьевича продолжилась. 4 июня 1940-го года ему было присвоено очередное звание – генерал-лейтенант, а в январе 1941-го он стал первым замом генерал-инспектора пехоты РККА. Начало войны генерал-лейтенант встретил в должности командира двадцать первой армии Западного фронта. В первые недели боев соединения армии ожесточенно сражалась с наступающими фашистами на могилевском направлении. 7 августа его перевели командовать войсками Центрального фронта. Приковав к себе значительные силы немцев в Смоленском сражении, он сумел задержать их движение к Москве. В октябре 1941-го Ефремова поставили во главе тридцать третьей армии. Как оказалось, это назначение было судьбоносным. В тот момент угрожающим стало наро-фоминское направление, откуда до столицы было рукой подать, всего семьдесят три ничем не прикрытых километра. Несмотря на то, что в популярных обзорах обороны Москвы наро-фоминский момент в октябре 1941-го года описывается редко, уже в те дни немцы вполне могли оказаться в столице. Однако ночью с 22 на 23 число Михаил Григорьевич прибыл в Наро-Фоминск вместе с Первой пролетарской дивизией, заново организуя из ополченских войск тридцать третью армию. Уже в середине ноября его войска заняли оборону вдоль реки Нара в условиях соприкосновения с противником, испытывая нехватку, как сил, так и средств. Севернее от них держала оборону пятая армия Говорова, а южнее – сорок третья Голубева.

1 декабря 1941-го года генерал-фельдмаршал фон Бок предпринял очередную попытку захвата Москвы. Местом прорыва группы армий «Центр» был выбран район возле поселка Апрелевка, всего в двадцати пяти километрах от столицы. По задумке противника молниеносный удар танковых и пехотных частей должен был расчленить (а затем и уничтожить) войска пятой и тридцать третьей советских армий, а далее вдоль Минского и Киевского шоссе расчистить путь до Москвы. После сильнейшей авиационной и артиллерийской подготовки утром 1 декабря немцы пошли в атаку. На северо-западе от Наро-Фоминска, используя значительное превосходство в силах, две немецкие дивизии прорвались через оборону 222-ой стрелковой дивизии 33-ей армии. Командующий всем Западным фронтом Георгий Жуков дал Ефремову приказ ответно атаковать врага. В сжатые сроки оперативная группа армии разработала план по уничтожению прорвавшихся фрицев. В операции были задействован 136-ой танковый отдельный батальон, два лыжных батальона, 18-ая стрелковая бригада и даже 76-ой стрелковый полк НКВД. Уже 2 декабря немцев выбили из Петровского, а 3 числа успешная танковая контратака с десантом пехоты завершила разгром частей противника, которые, понеся потери, были вынуждены отступить. Последняя попытка немцев прорваться к Москве провалилась, а вскоре советские войска начали оттеснять их от столицы. В ходе начавшегося контрнаступления тридцать третья армия генерал-лейтенанта Ефремова к 26 декабря очистила от фашистов город Наро-Фоминск, к 4 января 1942-го года – Боровск, а к 19 января – Верею.

По свидетельствам современников Михаил Григорьевич относился к младшим чинам армейского состава без панибратства, но и без высокомерия. Был всегда требователен, дисциплинирован, подтянут и аккуратен. Эти качества отличали его до конца жизни. Крайне отрицательно относился к нарушениям установленных правил, внимательно проверял, в каком состоянии и как хранится оружие. Ефремов всегда поддерживал инициативных, отличившихся в боевой подготовке офицеров, представлял их к наградам, присвоению очередного звания. Самых талантливых посылал в военные заведения, ставил на ответственные должности. В свое время под его началом служили будущие маршалы В.Д. Соколовский, А.М. Василевский, Ф.И. Голиков, И.С. Конев.

После освобождения Вереи армия Ефремова нуждалась в пополнении, не хватало техники и боеприпасов. Однако 17 января 1942-го года от Жукова пришел приказ выступать на важнейший стратегический узел – Вязьму. Ржевско-Вяземская операция, проводимая на втором и заключительном этапе битве за Москву, сыграла решающую роль в жизни Михаила Ефремова. По замыслу советского командования силы Западного фронта – тридцать третья армия и силы первого гвардейского кавалерийского корпуса Белова – взаимодействуя с армиями Калининского фронта, выдвинувшимися на Вязьму с севера из района Ржева, должны были окружить две армии группы «Центр», находившиеся на Вяземском выступе. Несмотря на то, что гитлеровцы превосходили части Красной Армии в танках и артиллерии почти в два раза, по расчетам Ставки они, ослабленные предыдущим контрнаступлением советских войск и русской зимой, не должны были оказать сильного сопротивления.

Нельзя сказать, что отношения у М.Г. Ефремова и Г.К. Жукова были хорошими. 28 января 1942-го года Георгий Константинович писал Сталину: «Оперативный кругозор Ефремова ограничен… нуждается в жестком руководстве со стороны командования фронта… приходится все время подстегивать…». Общий вывод был таков: «Рекомендую назначить командующим войсками внутреннего округа». Однако спустя пару десятилетий маршал напишет: «Оценивая сейчас критически события 1942-го года, считаю, что мы в то время допустили ошибку, оценивая обстановку в районе Вязьмы... «Орешек» оказался более крепким…».

Изначально операция развивалась довольно успешно. Армия Ефремова вышла из района Вереи 8 января, но вскоре половина войск увязла в сражениях возле посёлка Шанский завод, что неподалеку от Медыни. Вторая половина продолжила наступление на ключевой пункт – Вязьму, генерал лично руководил ею. Уже 1 февраля три дивизии тридцать третьей армии схватились с немцами на окраинах Вязьмы, а на юге от города расположились части корпусов Белова и четвертого воздушно-десантного, заранее выброшенные в тылу противника.

Однако немцы не сидели сложа руки. Под Вязьму было переброшено две свежие бригады и двенадцать дивизий, которые немедленно нанесли сильные контрудары по всем частям советским войск в районе. Отсутствие сил и средств, небывало сильные морозы, а, самое главное, подошедшие к немцам подкрепления привели к тому, что к 3 февраля танковыми клиньями противника коммуникации войск 33-ей армии были отрезаны возле города Юхнова от наступавшего второго эшелона. Немецкая оборона стабилизировалась, а кавалеристы, десантники и половина тридцать третьей армии, включая весь штаб, попали в плотное кольцо. Все старания 43-, 49-, 50-ой армий пробиться к окружённым провалились с большими потерями, а идти на прорыв Генштаб не давал разрешения. К этому времени все резервы, приготовленные для окончания операции, закончились, взять Вязьму так и не получилось.

Ефремов не потерял голову в сложившихся условиях, создав круговую оборону, при поддержке партизан он сумел организовать активное сопротивление врагу. Местное население вставало под ружье, работал воздушный мост. Однако проходило время, помощи не было, а силы немцев лишь возрастали. Число ефремовцев на тот момент едва достигало десяти тысяч человек. Командование рейха в свою очередь ждало весны, момента, когда земля чуть подсохнет и будет возможно одним ударом избавиться от советских сил возле своих крайне важных коммуникаций.

Подобных длительных и упорных боев в окружении история знает очень мало. Не имея снарядов для артиллерии, фуража для лошадей, горючего для транспорта, получая патроны воздушным путем и почти совсем не получая продуктов, обескровленные части более двух месяцев вели оборонительные и, местами, наступательные бои, сковывая огромные силы врага. Возможностей спасти свою жизнь, было хоть отбавляй, вокруг глухие леса – шаг в сторону и тебя нет, можно идти куда угодно. Однако ефремовцы не сдавались, голодавшая армия не превратилась в стадо, не потеряло чувства локтя, братства, человечности, и самое главное – способности драться. И в немалой степени высокий дух войск определялся личностью командира. По воспоминаниям выживших Михаил Григорьевич казался им прочным, надежным, бессмертным, в него верили, на него молились. Солдаты были убеждены, что сражаясь под Вязьмой они спасают Москву, дают возможность Красной Армии выигрывать бои на других направлениях.

В конце марта положение окруженных резко ухудшилось, как и ожидалось, противник начал ликвидировать «котел», одним ударом разъединив части 33-й армии и войска Белова. Ожесточённо сражаясь, подразделения 33-ей армии отошли от Вязьмы в юго-восточном направлении к Угре. 2 апреля 1942-го немецкое Верховное командование прислало Ефремову листовку-ультиматум. Вот некоторые отрывки из нее: «Германское руководство и германский солдат выражают уважение мужеству окруженной Красной армии… Германскому командованию хорошо известно, что в ваших рядах свирепствует тиф, число заболевших велико и растет с каждым днем. Голод опустошает ряды изнутри, раненые не имеют должного ухода. Боевая сила армии слабеет и полное уничтожение истощенных дивизий лишь вопрос времени… Командиры! Генерал Ефремов! Подумайте о своем будущем. Никакие усилия не спасут вас от гибели. Германское Верховное командование предлагает вам сдаться. Мы устроим Вам Военный трибунал и гарантируем жизнь всех красноармейцев и командиров. Германские солдаты не убивают пленных…». В ответ Ефремов лишь послал шифрограмму в штаб Западного фронта: «Прошу нанести бомбовый удар по району с врагом: Кр. Татарка, Лосьмино, Кошелево, Стар. Греково, Ежевицы, Ломовка, Мелихово, Бесово». Резолюция Жукова от 3.04.1942 года: «Всю авиацию кинуть на указанные пункты».

Михаила Григорьевича часто сравнивают с другим генералом-современником Андреем Власовым. Действительно их судьбы очень похожи – оба руководили целыми армиями, обе (вторая ударная и тридцать третья) ушли в прорыв, обе были отрезаны от своих и окружены. Однако Андрей Андреевич изменил присяге, сдался в плен, служил вермахту. Михаил Ефремов не сложил оружие, истратив по назначению последний патрон. Солдаты Власова, вышедшие из окружения, попали под подозрение, предательство командира наложило на них отпечаток. Спасшиеся же бойцы 33-ей армии уже в мае 1942-го года были награждены: рядовой состав удостоился орденов Красной Звезды, командиры – Красного Знамени. Смерть Ефремова обелила даже тех, кто дрогнул в самую страшную минуту, бросив его и попытавшись спастись в одиночку.

Одним из последних приказов Жукова обескровленной, истощенной до предела 33-ей армии было указание прорываться на Киров через партизанские леса. Однако Ефремов посчитал, что это неосуществимо для его измученных солдат и в середине апреля по радио обратился в Генштаб с просьбой дать разрешение на прорыв через реку Угру по самому краткому маршруту. Георгий Константинович не одобрил этот план, однако на прорыв дал согласие лично Сталин. Сорок третья армия получила приказ подготовить встречный удар по немецким укреплениям.

9 апреля за Ефремовым из Ставки прилетел самолет. Командование понимало всю катастрофичность положения и хотело вытащить из окружения своего генерала. Но Михаил Григорьевич отказался бросать свои войска: «Я командовал бойцами в окружении, и, если придется, умирать тоже буду вместе с ними». Это был кульминационный момент его жизни. На самолете вернулись лишь знамена армии.

В ста километрах от Калуги протекает одна из самых чистых и красивейших речек в России – Угра. По берегам высятся сосновые боры, наполненные ягодами и грибами. Даже сегодня эти места малонаселенны и наполнены обаянием истинно русской природы. Сюда на отдых приезжает огромное количество туристов. Однако мало кто из них помнит о драматических событиях последнего этапа битвы за столицу нашей Родины, которые развернулись именно здесь и связаны с гибелью 33-ей армии.

До 13 апреля армия Ефремова концентрировала силы и готовилась к броску. Местность, через которую им предстояло пройти, представляла собой буреломный лес, испещренный многочисленными оврагами. Идти по этим местам с тяжёлым вооружением во время весенней распутицы (солдаты были в валенках) представлялось практически невыполнимой задачей. В ночь с 13 на 14 апреля, бросив всю оставшуюся технику, армия пошла на прорыв на восточном и северо-восточном направлениях. Немцы их ждали, встретив танками, бронетранспортерами, авиацией, артиллерией. Сорок третья армия не смогла ничем помочь ефремовцам, ее наступление захлебнулось в крови, гитлеровцы отбросили советские войска, вынудив перейти к обороне. Остатки тридцать третьей армии были разрезаны на части и уничтожены, она перестала существовать как цельный организм. С вечера 13 числа была потеряна связь со штабом, однако отдельные части продолжали пробиваться на восток. С 15 по 18 апреля в немецких сводках упоминается об «упорном сопротивлении» ефремовцев, по их данным (завышенным, скорее всего) были убиты около 1700 человек, взяты в плен – 600.

К 18 апреля вокруг Ефремова осталось не более двух тысяч человек. Сам генерал во время прорыва был тяжело ранен в ногу. Как показала проведённая во время эксгумации тела медицинская экспертиза, у Михаила Григорьевича была повреждена седалищная кость, он практически не мог передвигаться. Солдаты, преданные своему командиру, несли его на себе. 19 апреля, когда ситуация стала критической, Ефремов не желая сдаваться, застрелил свою жену Елизавету Васильевну, служившую у него медицинским инструктором, и себя. Его отряду удалось перейти на другой берег Угры, где он был рассеян противником. Лишь некоторым группам советских солдат удалось прорваться к своим. Выход ефремовцев из окружения продолжался до мая.

Некоторые историки считают, что выходу армии генерала Ефремова из окружения помешало предательство. Со ссылкой на немецкие архивы ими отмечается, что оборона перед прорывавшимися и идущей ей навстречу сорок третьей армией, была очаговой, то есть носила характер опорных пунктов. На угрожающие участки быстро перебрасывались резервные мобильные группы, как будто немцы точно знали, где нужно ждать советских солдат. Кроме того, из всех сравнительно крупных отрядов, пробивавшихся из окружения, только за группой Ефремова неотступно следовали специальные части из полка «Бранденбург 800».

Немцы, нашедшие тело Ефремова, похоронили его с воинскими почестями в селе Слободка возле церкви Живоначальной Троицы, в которой держали пленных. Могилу вырыли местные жители и русские военнопленные. Личные и ценные вещи на теле генерале немцы не тронули. На могилу генерала был установлен памятник со звездой и табличка с текстом на русском и немецком языках. По свидетельству пленных присутствующий при похоронах немецкий генерал сказал своим солдатам: «Воюйте за Германию так, как сражался этот человек за свою страну».

Точно неизвестно, кто из немецких командиров хоронил тело мужественного военачальника. Исследователи остановились на двух фигурах – считается, что это был или командующий девятой армией генерал Модель, действительно побывавший в Слободке в те дни, или генерал-майор Рудольф Шмидт, командир девятнадцатой танковой дивизии, действовавшей против окруженной группировки. Любопытно другое. И Вальтер Модель, взятый в кольцо в Рурском районе союзными войсками, и Рудольф Шмидт, окруженный под Белгородом нашими танкистами, так же, как и генерал Михаил Ефремов, застрелились из личного оружия.

В марте 1943-го года Красная Армия выбила немцев из Вязьмы. Сын генерала, двадцатидвухлетний капитан Михаил Ефремов, приехал в Слободку, чтобы проверить ходившие слухи о могиле отца. Останки Михаила Григорьевича были перезахоронены на Екатерининском кладбище в Вязьме, а уже после Победы ему поставили в городе грандиозный памятник работы Вучетича, кстати, тоже ефремовца.

В 2011-го году инициативная группа обратилась к Патриарху всея Руси Кириллу с просьбой разрешить церковное отпевание Ефремова. Это было невозможно на общих основаниях, однако в прошении сообщалось, что самоубийство генерала произошло не из-за смертного греха отчаяния и уныния. Он пал, выполняя воинский долг, сохраняя верность солдатскому братству и Родине, а значит, по Евангелию, «положил душу свою за други своя». Патриарх дал разрешение на отпевание.

Братья генерала, Павел и Иван, также погибли на Великой Отечественной войне. Его сын – Михаил Михайлович – участвовал в освобождении Вязьмы, принял активное участие по перезахоронению останков отца, входил в комиссию, расследующую причины гибели тридцать третьей армии. Дослужился до звания полковник, умер в 1992-ом году. Внук – Вячеслав Михайлович Ефремов – также стал полковником.

В истории России много черных пятен. Еще их больше в нашем представлении о ней. Существует множество трактовок действий Михаила Ефремова, однако, не это главное. Оценивать целесообразность тех или иных операций, конечно, необходимо, но пусть этим занимаются специалисты. Для народной памяти любое военное действие связано с жертвами, связано с жизнями. И для народной памяти герои остаются героями, независимо от того, какую научную оценку дадут операциям, в которых они участвовали. Михаил Ефремов был из тех людей, кто рожден командовать на передовой, а не в штабе, из тех, кто ни при каких обстоятельствах и никогда не оставит свою армию. До самого конца он не сложил оружие, выбирая между жизнью и честью, остановился на последнем. Вечная слава героям!