Что мешает украинскому танцору?

Итак, международный танцевальный конкурс в самом разгаре!

Вот эффектно и шумно танцуют сальсо-самбо-румбную ламбаду латиноамериканцы, упражняются в несогласованном танце «коло» балканские танцоры, обращает на себя внимание тревожное фламенко испанцев.

Вот по-армейски четко исполняет свой народный «шоттиш» забрызганный пивом немецкий танцор, в стрип-гомосексуально-кислотном хаусе кривляются французы с голландцами, танец переполненного живота исполняют танцорши Ближнего Востока.

Вот задает жару русско-казахско-белорусский хоровод, с которым конкурирует американская смесь рок-н-ролла, степа, твиста и джаза.

А вот между толкающими друг друга парами и одиночками мы видим украинского участника конкурса. Его танец решительно отличается от многих. Как отмечают специалисты, либо отсутствует собственный стиль, либо есть серьезные проблемы с двигательным аппаратом.

Русская «Барыня» в исполнении украинца вдруг прерывается попытками изобразить «польку», потом, путаясь в широких национальных шароварах, он срывается в родной гопак, спотыкается и, столкнувшись с прибалтийскими танцорами, наступая соседям на ноги, пытается изобразить европейский вальс на троих. Заметив несколько скованного в движениях грузина, украинец пытается вместе с ним станцевать лезгинку и даже вытаскивает сломанную казацкую шаблюку, изображающую боевой кинжал, но... Шаровары опять связывают ноги, он останавливается и подхваченный американскими мастерами хип-хопа нелепо выбрасывает ноги вперед, машет руками, преданно трясет задом, стремительно падая на пол, пытается изобразить доморощенный брейк-данс…

В современном политическим танце главную роль играют не ноги и руки, а скорость мысли, управляющей танцевальными конечностями. Долгое время украинский танцор осмысленно исполнял свою национальную партию в советском ансамбле «Дружба», но, решив, что танцевать может самостоятельно и всё что угодно, разорвал контракт и двадцать лет пытался прыгать сам по себе, развлекая разношерстную публику.

Некоторое время ему удавалось сохранять заученную еще в «Дружбе» грацию и содержать реквизит. Но после того, как он освоил новую методику, синтезируя несовместимо-сложные европейские танцы с украинским фолком, дела решительно пошли вниз.

На крывенькых ножках уже тяжело дается даже сельский гопак, не говоря о гопаке боевом, от которого (по данным исследователей древне-украинской пляски) произошли все восточные единоборства. Мысли и движения уже давно перестали быть гибкими, все труднее даются прыжки и что-то постоянно мешает в шароварах.

Кроме того, танцевальный реквизит приходит в негодность, и его уже не спасут яркие заплаты, украшенные китайскими стразами, купленными на харьковском Барабашево. Да и само здание танцевального зала медленно начинает проседать, протекает крыша, трескаются стены, начинает отпадать штукатурка.

А тем временем на международной площадке вновь входят в моду коллективные политические танцы. Разнокалиберные, умелые и не очень танцоры собираются в новые коллективы и активно готовятся к новым конкурсам, предлагая присоединяться танцорам-одиночкам.

Однако, подчиняясь учению и мыслям староукраинского теоретика танца «свого не цураться», бо «…в своїй хаті своя й правда, І сила, і воля», украинский танцор продолжает исполнять свой политический танец, этакое «украинское чучхе», при котором опору на собственные силы заменяют попеременными обещаниями опираться на силы партнеров.

В результате получилось новое танцевальное изобретение «экскримент в проруби (в ополонке. – Укр.)». С одной стороны, звучит одновременно и «по-западному», и «по-восточному», с другой – весь танец и заключается в «вечном дрейфе» между краями.

Но, как сказал бы метеоролог, прорубь – вещь сезонная, и однажды поток весеннего половодья ликвидирует прорубь и края, отправив дрейфующее тело в свободное плавание в бурлящей воде…

Однако украинский танцор - не пловец, и его задача - попытаться сохранить свой «экскриментальный танец». Он постоянно ведет переговоры с импресарио, договариваясь, что за такие бонусы «теперь уж точно, стопудово и конкретно, всё, безо всяких там» он будет работать в предложенном ему другой стороной политическом танцевальном стиле.

Но, вернувшись домой, отрезав кусок сала и запив его стаканом доброй горилки, он с грустью посмотрит на свои стоптанные сапожки и подумает: «А вдруг те, другие предложат больше?» И в это время раздадутся телефонные звонки, и конкуренты действительно начнут предлагать неописуемые блага за любые танцы с ними, даже если это будет пляска св.Витта.

Украинец опять «отшлифует» свою грусть новым стаканчиком горилки и тут же даст обещание «работать в европейской школе», подобострастно сообщив, что уже давно, еще со времен Данилы Галицого, хотел танцевать в европейском танцевальном ансамбле.

Довольный своей танцевальной хитростью, украинец примет на грудь еще одну порцию горячительного, подойдет к треснувшему зеркалу, расправит грудь и морщины на засаленной вышиванке, вытрет об усы пальцы и, смачно крякнув, пустится перед зеркалом в пляс, восхищаясь собственными па: «Ох и молодэць! Ох и гарный танцюрыст!» И будет плясать, глядя на свое изображение, пока не упадёт, самоудовлетворённый, в изнеможении.

Однако он протрезвеет, и завтра опять начнется конкурс, и опять весь танцевальный мир увидит его корявые движения, заметит его танцевальный дрейф, обратит внимание на то, что украинскому танцору что-то основательно мешает. Да мешает так, что помочь ему не сможет уже никто. Даже Фаберже…