К 155-летию со дня рождения бактериолога, иммунолога и эпидемиолога Владимира Хавкина

3 марта 1860 года в Одессе в многодетной семье учителя родился Владимир Хавкин - бактериолог, иммунолог и эпидемиолог. Создатель первых вакцин против чумы и холеры.

Детство и юность провел в Бердянске, куда семья переехала из-за материальных трудностей.

Уже в Бердянской гимназии у Володи проявилась склонность к естественным наукам. Поступить в университет было сокровенным желанием Владимира, несмотря на то, что его отец не имел никаких средств на обучение младшего сына. После долгих переговоров десять рублей в месяц на время занятий согласился давать Владимиру старший брат. Да двадцать копеек в день на обед ссужал неимущему студенту Новороссийский университет. Не очень-то сладко жить на подачки, но что делать, если в науку для бедняка не было иного пути.

В Одессе вторым домом для юноши стала лаборатория профессора Ильи Мечникова, который всячески поощрял научные интересы целеустремленного студента. Каждый опыт, каждая новинка биологии, открытая в России или за рубежом, становились предметом горячих споров и дискуссий между педагогом и учеником. Хавкин был любимцем Мечникова, его постоянным спутником в зоологических экскурсиях. С самого начала учебы стало ясно: Владимир будет зоологом, исследователем микроскопической морской фауны. И вдруг — крушение всех надежд…

Новые идеи, новые друзья… И молодой студент попал в самый водоворот интересов, которыми жила революционная Одесса 1879 года, периода расцвета народовольческого движения. Неудивительно, что он сразу же попал на заметку жандармских соглядатаев. На «Списке лиц, неблагонадежных в политическом отношении», составленном не позже января 1880 года, полковник Першин делает пометку: «Все перечисленные студенты принадлежат по политическим взглядам к так называемой партии «Черного передела». Сведения эти добыты агентурным путем, но источник достаточно оправдал себя в отношении Матвеевича, Хавкина, Романенко и других».

«Досье» постоянно пополнялось новыми сведениями. Студенты устроили несколько сходок и демонстраций по поводу новых внутриуниверситетских правил. Собирались на квартире у Хавкина, вожаками были братья Романенко, близкие друзья Володи. По доносу предателя были схвачены Степан и Владимир, а Герасим Романенко успел бежать за границу. Пухлое «дознание» о студентах Хавкине и Романенко, обвиняемых в политической неблагонадежности, до сих пор хранится в областном архиве.

— У Степана Романенко к тому же нашли подцензурное женевское издание шевченковского «Кобзаря», а у Хавкина — написанные им два письма «подозрительного и двусмысленного содержания», — рассказали в архиве. — На первый раз генерал-губернатор приказал «ограничиться учреждением полицейского надзора». Таковой, постоянно продлеваемый по срокам, почти восемь лет велся за Хавкиным в Одессе. Общение с товарищами, научная работа, дружба с Мечниковым — все оказывалось объектом слежки и доноса.

1 марта 1881 года в Петербурге прогремел взрыв, прервавший царствование Александра Второго. Казнили самодержца народовольцы (их называли еще «бомбометами»). Одновременно с массированным террором, предпринятым властями, распускается слух о том, что убийство царя — дело рук евреев, пытавшихся захватить власть. По южным и западным губерниям прокатилась волна погромов. В схватке с погромщиками был задержан с пистолетом в руке Хавкин.

Вообще весна 1881 года принесла Владимиру немало неприятностей. Из его жизни надолго «выпали» два самых близких человека — Степан Романенко и Илья Мечников. Первый подал властям прошение с просьбой отпустить его лечиться в Италию. У него действительно открылся туберкулез. Однако, как утверждает исследователь Марк Поповский, Хавкин знал, что тяжело больной Степан едет вовсе не в Италию, а в Берн, где собиралась большая группа народовольцев. Вскоре после этого заболел возвратным тифом И.Мечников. Вернее, как стало известно друзьям профессора, он нарочно заразил себя ради эксперимента. Болезнь, граничившая с самоубийством, тянулась мучительно долго.

Осенью того же года Хавкин был исключен из Новороссийского университета.

За него ходатайствовал сам Мечников и другие профессора — удалось отстоять. Преследования, аресты, тюремное заключение, постоянные слежки и моральные издевательства могли сломить кого угодно. Однако Хавкин и его товарищи продолжали расклеивать в Одессе фиолетовые листки прокламаций. В подпольной мастерской Хавкин изготавливал фальшивые паспорта, собирал деньги для нужд народовольцев.

Атмосфера в университете все больше накалялась. Новый устав полностью отдавал студентов и профессоров в руки полиции. К весне 1882 года гнет реакции стал совершенно нестерпимым. Наиболее прогрессивные, любимые студенчеством профессора, как могли, старались помочь своим питомцам. Знаменитый эмбриолог профессор Александр Ковалевский, профессор-физик Николай Умов обратились к властям с просьбой вернуть в университет арестованных и высланных студентов. Внесли залог — две тысячи рублей, чтобы взять на поруки студента-народовольца. У преподавателей-шпионов подобные поступки вызвали дикое озлобление.

Не выдержав травли, демократическая часть профессуры во главе с Мечниковым решила покинуть университет. Они обратились с письмом-протестом к ректору Семену Ярошенко: «Ваше правление вредно университету». Подписи поставили девяносто пять человек, в числе которых будущие знаменитости: академики Николай Зелинский, Николай Андрусов, ректор МГУ Александр Мануйлов. Был среди них и Владимир Хавкин, который не мог не знать, что его-то уж точно выгонят (ведь после первого восстановления он вынужденно подписал обещание не нарушать устав университета). Расправа не заставила себя долго ждать: семь студентов, в том числе Хавкин, были исключены, восемьдесят восемь получили выговор. Неделю спустя, подал в отставку и навсегда покинул университет Илья Мечников.

В июне 1882 года градоначальник Косаговский писал одесскому генерал-губернатору: «Состоящий под гласным надзором полиции в Одессе бывший студент Императорского Новороссийского университета Владимир Хавкин обратился ко мне с просьбой о разрешении ему переехать на жительство в Санкт-Петербург для поступления в число студентов того университета».

Гибель товарищей, изгнание из университета сделали Хавкина замкнутым и нелюдимым. Угнетала бедность. Кое-как нашел он место репетитора в нескольких состоятельных семьях. Днем бегал по урокам, а вечерами занимался научными изысканиями. Упорство бывшего студента пробило стену недоброжелательства и канцелярского равнодушия. Его возвращение в университет в 1884 году завершилось триумфом: блестящей сдачей экзаменов за весь курс и защитой диссертации на соискание звания кандидата естественных наук.

Глубокие знания, незаурядный талант экспериментатора все же не находили должного применения в родном городе, стране. Власти постоянно «разъясняли» ученому, что его «положение» по существу не изменилось и не изменится.

После отъезда И.Мечникова на работу в Пастеровский институт (Париж) Хавкин остался один и в 1888 году вынужден был эмигрировать. Начинает работать в Лозаннском (Швейцария) университете, где его и застает письмо Мечникова, решившее его дальнейшую судьбу.

Илья Ильич не обещал золотых гор, желающих работать у Пастера и без Хавкина, хоть отбавляй. Но ему предложили должность младшего библиотекаря, которую молодой исследователь стремился совместить с настоящей, живой наукой, работой в лаборатории. Приходилось вставать с рассветом, чтобы успеть поэкспериментировать в лаборатории прежде, чем откроется библиотека. Вечером, после закрытия библиотеки, он вновь возвращался в лабораторию.

Сводному брату Александру Хасту, который осенью 1890 года находился в Париже, Владимир советовал: «Езжай в Россию, а то просрочишь паспорт, потеряешь право вернуться назад и будешь так же, как и я, тосковать по дому». На предложение брата похлопотать о разрешении вернуться в Одессу, несмотря на просроченный паспорт, Владимир с грустью ответил: «Поздно. Лучше умереть от ностальгии, чем покинуть науку. У Мечникова, у Пастера, если надо, я согласен работать просто лаборантом… Ведь они творят науку!».

Единственным развлечением Хавкина, кроме книг и бесед с узким кругом эмигрантов, была тогда скрипка, висевшая днем на стене бедной комнатки на улице Вожнар.

Пожалуй, только Мечников понимал душевное состояние своего земляка. Более того, в многонациональном по составу Пастеровском институте одесситов отличала любовь к музыке, к песне. Приходя в лабораторию, едва успев надеть белый халат, Мечников начинал петь, сопровождая оперными ариями наиболее ответственные свои опыты.

После трехлетнего напряженного труда Хавкин создал противохолерную вакцину, успешно провел испытания на лабораторных животных. Чтобы доказать высокую эффективность изобретения, он 18 июля 1892 года втайне от других сотрудников института ввел себе противохолерную вакцину. Доза многократно превышала ту, что вводили подопытным животным. Сразу же поднялась температура, разболелась голова, началось недомогание, лихорадка. Однако бактериолог не покинул лабораторию. Шесть дней спустя доктор Явейн впрыснул Хавкину в правый бок вторую вакцину — усиленный холерный яд, колонию живых холерных «запятых». Температура поднялась еще выше, но недомогание продлилось немногим более суток. Вечером 25 июля экспериментатор уже твердо знал: вакцина безопасна для человека. К этому времени «холерный заряд» получили врачи Георгий Явейн, Михаил Томашев и инженер Иван Вильбушевич.

Об успехе неординарного эксперимента немедленно оповестила мир пресса. За одну неделю скромный научный сотрудник, вчерашний библиотекарь, стал знаменитостью. Более всего взволновали первооткрывателя поздравления Луи Пастера и Ильи Мечникова.

Это была первая эффективная вакцина против холеры, однако она несколько месяцев оставалась невостребованной ни в России (Хавкин немедленно ее предложил, поскольку там свирепствовала серьезнейшая эпидемия — свыше шестисот тысяч человек заболели холерой), ни в Европе.

Полгода спустя по просьбе английского правительства Пастеровский институт направил Владимира Аароновича в Калькутту — центр эпидемии холеры, стремительно распространявшейся по Индии. Мужественно преодолевая сопротивление населения, не воспринимавшего прививки в силу религиозных воззрений, труднопроходимость индийских лесов и болот, тропический климат, усталость и болезни, Хавкин проводит массовые прививки. Число заболевших сократилось в четыре-семь раз, смертность — в пять-восемь раз. Сделанные сорок две тысячи прививок полностью себя оправдали, несмотря на то, что противники вакцинации угрожали ему убийством.

Спасший жизнь сотням тысяч людей, Хавкин сам серьезно заболел злокачественной формой малярии и был вынужден вернуться в Париж. Но ненадолго. В 1896 году в Бомбее вспыхивает завезенная из Гонконга эпидемия бубонной чумы.

Новая индийская эпопея доктора Хавкина была еще драматичнее первой. Буквально через три дня он организует в маленькой комнате Центрального медицинского колледжа баклабораторию. Спустя три месяца напряженнейшей работы противочумная вакцина была готова, испытана на животных. Но кто же из людей отважится апробировать ее? Для Хавкина этот вопрос не стоял: он сам и только он!

10 января 1897 года Владимир Хавкин (к тому времени назначенный главным бактериологом правительства Индии) провел опыт самозаражения. Вот как описал этот момент английский писатель и врач Джон Мастерс: «Ученый спокойно обнажил левый бок, врач ввел под кожу иглу шприца и сделал смертоносное впрыскивание. Затем он обнажил правый бок, была сделана вторая прививка. Хавкин оделся и со спокойным мужеством стал ожидать своей судьбы. Через час у него началось лихорадочное состояние. Через девять часов температура поднялась до 39 градусов. Он сидел и работал, никому не говоря о случившемся. На следующее утро он, с трудом поднявшись с постели, присутствовал на очень важном заседании»… Дабы убедиться в безвредности больших доз вакцины, Хавкин попросил ввести себе десять кубиков сильного раствора — чудовищное количество яда (доза, вчетверо большая, чем вводили затем жителям Бомбея). Сотни тысяч людей вакцинировали в Бомбее, Калькутте, Карачи… После этих процедур смертность, как свидетельствовали результаты, уменьшилась в пятнадцать раз.

Любопытно, что почти в то же время в России издатель газеты «Новое время» Алексей Суворин обратился с письмом к доктору Антону Чехову. Его интересовала «чумная» проблема, что предпринять, если эпидемия, поразившая Индию и уже замеченная кое-где в Европе, вторгнется в Петербург? Есть ли средство против «черной смерти»?

«Чума не очень страшна, — писал А.Чехов. — Мы имеем уже прививки, оказавшиеся действенными, которыми мы, кстати сказать, обязаны русскому доктору Хавкину. В России это самый неизвестный человек, в Англии же его давно прозвали великим филантропом».

В другом письме Чехов снова издевается над черносотенцем и мракобесом Сувориным: «Надежду подают прививки Хавкина, но, к несчастью, Хавкин в России непопулярен: «Христиане должны беречься его, так как он — жид». (Чехов нарочно цитирует высказывание Суворина. — Авт.).

Вместе с тем доктор Хавкин отказался следовать инструкциям вышестоящих индийских инстанций, требовавших подогрева карболизированной вакцины после того, как ее поместили в пробирки. Он конкретно доказал, что это приведет к полному уничтожению предохранительных свойств вакцины. Как выяснилось позже, эти «требования» — не более чем придирки религиозно настроенных чиновников, стремившихся «перекрыть дорогу» прогрессивному медику. Справедливость теоретических, а главное — практических наработок В.Хавкина доказала сама жизнь.

Восемнадцать лет провел Владимир Ааронович в Индии, верой и правдой служа ее народу. Поэтому добрая память о нем сохранилась там навсегда. В Бомбее ему установлен памятник, его именем назван Бактериологический институт (та самая баклаборатория, которую организовал наш соотечественник, была существенно расширена и преобразована в институт в 1925 году, за несколько лет до смерти врача), выпущены почтовые марки и конверты с его изображением. Не говоря уже о том, что в 1897 году английская королева Виктория вручила Хавкину орден Кавалера Индийской империи, а в 1909 году Парижская академия своей премией отметила вклад ученого в развитие медицинской науки.

Институт Хавкина сегодня — крупнейшее научно-исследовательское учреждение Юго-Восточной Азии. За годы своего существования отсюда разослано по всему миру более 410 миллионов доз противочумной вакцины. При этом метод изготовления препарата, разработанный основателем института, остался практически неизменным.

Вакцина, которую назвали «лимфой Хавкина», применялась во многих странах. В том числе в Одессе, где ее использовал Дмитрий Заболотный, будущий президент АН Украины, во время вспышки эпидемии чумы.

Говоря о том, что Индия не забыла своего спасителя, характерный пример приводит все тот же Марк Поповский.

В 1935 году, когда бактериолога уже не было в живых, а чума поразила провинцию Гуджерат, в институт приехал уроженец этой провинции Махатма Ганди. Он искал средство помочь своим соотечественникам. Высокого гостя принял директор генерал-майор медицинской службы доктор Сахиб Сингх Сокхей.

— Нам, сотрудникам института, очень хотелось, чтобы Ганди, этот великий человек Индии, поддержал наши усилия в борьбе с эпидемией, — вспоминал впоследствии доктор Сокхей. — Но мы знали: Ганди — страстный поборник индуизма, его убеждения запрещают убивать животных. А ведь противочумная вакцина выращена из микробов, на мясном бульоне… Все же я подробно рассказал Ганди об идеях метода Хавкина, демонстрируя «страшные» для истинного индуса картины: как наилучшим образом отлавливать и убивать грызунов, распространителей чумы. Внимательно выслушав, ничего не комментируя, Ганди несколько часов обдумывал выводы, а затем выразил желание подвергнуться вакцинации.

Сутки спустя любимец Индии призвал жителей провинции Гуджерат делать противочумные прививки и истреблять грызунов. Дело доктора Хавкина снова восторжествовало, на сей раз — над запретами религии. Затем неоднократно восхищенно высказывались о «спасителе Индии» первые лица государства, в частности, Радхаришна и Неру.

Под конец жизни Владимир Хавкин вернулся во Францию, где прожил последние двенадцать лет, в городе Булонь-на-Сене, занимаясь благотворительной деятельностью. В архиве И.И.Мечникова сохранилось письмо, отправленное Хавкиным его супруге Ольге Мечниковой в Париж осенью 1925 года, в ответ на ее письмо. В нем она просила Владимира Аароновича, тогдашнего директора благотворительного фонда для студентов, похлопотать за двух юношей, нуждавшихся в стипендии. Он исполнил просьбу. Добрая слава, как видим, не оставила «великого филантропа».

Осенью 1927 года ученый побывал на родине, в Одессе. Здесь он посетил до боли знакомые места: дом №38 по улице Коблевской в котором жил, будучи студентом, и соседний дом, в котором некогда помещалась одесская Пастеровская станция, навестил также университет.

26 октября 1930 года агентство «Рейтер» распространило информацию о том, что на семьдесят первом году в Лозанне (Швейцария) скончался знаменитый бактериолог уроженец Одессы Владимир Хавкин. Гостиничный номер, столько лет в разных странах служивший ему единственным пристанищем, оказался и местом его кончины. День смерти Хавкина стал в Индии днем глубокого национального траура.

Разными путями попадают люди науки в список вечного почета. Одни благодаря личному мужеству, другие — многолетнему тяжелому труду, третьи — таланту наблюдателя. Однако неизменным условием для каждого, кто входит в пантеон бессмертия, является польза, которую они принесли людям. Когда-то известный английский профессор Алморт Райт, подчеркивая значения работ Хавкина, сказал, что его опыты были важнее даже, чем их результаты — спасение миллионов человеческих жизней, — ибо они привели к развитию идей вакцинации, натолкнули других ученых на создание бактериальных препаратов против ряда заразных болезней.

Как ни парадоксальны слова английского бактериолога, они выражают совершенно верную мысль: Хавкин спас не только тех, кого прививали его вакциной, но и тех, кого прививали от тифа вакциной Райта, и многих других, избавленных от гибели благодаря победе идеи вакцинации. Вот она — большая польза, высокий порог истории человечества, переступить через который дано далеко не каждому.

Его имя вписано золотыми буквами в историю медицинской и биологической наук. Наряду с такими корифеемя, как нобелевский лауреат Илья Мечников, а также основоположник современной микробиологии и иммунологии Луи Пастер. Учеником, а затем соратником и другом первого, собственно, и был Владимир Хавкин, у второго — работал в крупнейшем институте, сделав мировые открытия.

…Разную память оставляют о себе на земле исторические личности. Когда в июле 1904 года в Париже неподалеку от Дворца инвалидов проходило торжественное открытие памятника Пастеру, один из ораторов, указывая на могилу Наполеона, находящуюся рядом, воскликнул: «Среди разного вида славы та, которую завоевал Пастер, самая благородная и чистая».

С этим сложно не согласиться, как, впрочем, и с тем, что людям чистой славы весьма редко удается дождаться народного признания.